Математичний аналіз і диференціальні рівняння вивчаю САМ

Интересная и высокооплачиваемая работа, доступная каждому!

*
— Бедный Йолосин, — рассмеялась она. — Испачкал свою красивую мантию.
— Да, сэр, — ответил Филин, — Тирни по-прежнему кажется мне перспективным.
Когда он в сопровождении агента помоложе подошел к стойке бара, выражение их лиц было таким угрожающим, а походка такой решительной, что Мэри-Ли чуть было не попятилась от них в страхе.
Только не совсем так, как ожидал.
После того как Эрни Ганн объявил Бегли, Филину и Бертону, что считает похитителем Бена Тирни, ему больше нечего было добавить. Не говоря ни слова, он решительно повел свою жену к двери. Их уход создал вакуум в тесном кабинете шефа полиции Бертона.
Бегли так увлекся, что Филин решил молчать. Ему не хватило духу напомнить начальнику, что все это домыслы. Домыслы, основанные на здравой логике, но все-таки домыслы, не подкрепленные вещественными доказательствами и не пригодные для судебного слушания.
Именно об этом рассказал ей Датч, но по секрету.
— Вы уж извините, Рвоа, но я и есть ваша «гостья».
Гномьи лекари помогали раненым. После того как напряжение боя спало, Тунгдил почувствовал, что у него отчаянно ломит все тело. Он благодарно позволил лекарям заняться его ранами. Огненный Клинок он повесил на пояс Гизельбарта Железноокого.
— Если вам больше нечего сказать — я пойду. И ещё: не заговаривайте со слугами, ясно? А то и вы, и слуги будут иметь большие неприятности. Всё понятно? — За дверью послышались медленные шаги.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что все, что ему сказал Долохов, и все, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что все это уже прискучило ему и что все это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
– Видали, брат!
– А ежели ты у меня не возьмешь денег по-товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Ты все такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головою, сказал Борис.
Темнота. Впереди была темнота. Сон? Карен вспоминает, как испугала ее эта темнота, как ей захотелось любой ценой избежать ее, пусть даже ценой вечного сна. Бестолковое, тщетное желание, да и обернулось так по-дурацки.
– Может, заехать за вами по дороге с работы?
– Полагаю, что нет. Он куда более скрытен, чем я.
– Ну что ж, значит, это счастливое совпадение. Отличное валлийское имя. Предлагаю за это выпить.
Лайнус сидит на стуле рядом с кроватью – счастливый. Мысленно он повторяет свой долгий путь – по пустыне, по бесконечным паршивым городишкам, через бескрайний океан бессмысленности жизни. И вот здесь, сейчас, неизвестно откуда взявшийся, перед ним распускается цветок. Это бывает так редко – не чаще, чем находишь рубин в рыбьих потрохах. Такое было у Лайнуса в детстве. Такой рубин (на самом деле – просто осколок пластмассы с автомобильного стоп-сигнала) он обнаружил, когда потрошил свежевыловленного лосося на причале в бухте Пендер. Для маленького Лайнуса стекляшка навсегда осталась рубином.
— Рад видеть тебя, — с трудом выдавил Иш, но даже столь простые слова ненатурально прозвучали. Но он заставил себя прямо взглянуть в узкие щелки глаз гостя, и, наверное, в напряжении взгляда его сознательный вызов и пренебрежение прочесть можно было. Нет, сейчас бы уже не сказал Иш, что поросячьи глазки на него смотрят. Это матерого хряка глаза! Сила и ярость за детской голубизной прятались. А когда пожали они друг другу руки, рука гостя сильнее оказалась. Если бы захотел гость, то мог бы без труда поломать Иша, сильно поломать. А Боб уже потащил Чарли с другими знакомить. И злоба у Иша не затихала, а, наоборот, росла, готовая выплеснуться. «Осторожно!» — приказал он себе. Совсем иначе представлял он в мечтах возвращение мальчиков. Думал: станут мальчики крепкой нитью, с другими, такими же чистыми и неиспорченными связывающей. И вот он — Чарли! Красивый, кто спорит, — но на любителя такая красота. Хороший товарищ — видно, мальчикам нравится! Но… конечно же, Чарли — он же грязный. И мысль эта поставила все на свои места, будто дала объяснение беспричинной, с первого взгляда родившейся неприязни. Чарли был грязный, и, подчиняясь внутреннему чувству, Иш был готов думать, что не только снаружи грязен Чарли, но и внутри — глубоко внутри грязен. Грязь — всегда существующая грязь земли — самое последнее, что Иша, да и всех других в нынешние времена беспокоило. Но впечатление от грязи, какую он на Чарли заметил, совсем другое было. «Может быть, — быстро перебирал он в уме, — это впечатление от одежды?» На Чарли был деловой костюм — такие в последние годы никто не носил. Редкость! К тому же еще и с жилеткой. Но жилетке объяснение можно найти — вечер выдался холодный и сильный ветер гнал по небу низкие рваные облака. Но засаленным был костюм, и если не знать, что давно уже никто ни куриц, ни яиц не видел, можно подумать — в пятнах засохшего яичного желтка был костюм. А все вдруг к дому заторопились, и Иш пошел с ними, но не как хозяин шел, не вел он, а сзади плелся. В гостиной яблоку негде было упасть. Мальчики и Чарли в центре. Дети с обожанием на них смотрели. А как по-другому могли смотреть дети на исследователей, из далекой и опасной экспедиции с честью возвратившихся. А еще больше Чарли глазами поедали, — видно, странно им было и непривычно видеть незнакомца. Даже в самых смелых мечтах не ожидали люди, что столько радости принесет им возвращение мальчиков. А Иш думал, что если бы имелся под рукой лед, то самое время откупорить бутылки с шампанским. А потом подумал, почему такой горько-ироничной кажется ему эта мысль?
И тогда они немного поговорили о том, что можно сделать с резервуаром, но делали это без особого интереса, скорее по инерции. Сезон дождей уже переступил половину отмеченного ему природой срока, и в то, что дождевая вода снова сможет наполнить резервуар, никому не верилось. Они спустились вниз, проверили упряжки и поехали домой. А на подъезде к Сан-Лупо их собаки начали лаять, и их лай подхватили оставшиеся дома. Услышать новости люди собрались возле дома Иша. Когда новости были объявлены, у взрослых сделались мрачные лица — настолько мрачные, что настроение взрослых передалось беззаботным детям, и даже маленький мальчик — настолько маленький, что вряд ли мог понять хоть слово из сказанного, — вдруг неожиданно и горько разрыдался. Из общего маловразумительного бормотания взрослых вскоре сделалось понятным, что никто не боится жажды как таковой, но женщины были чрезвычайно обеспокоены проблемой туалетов. Причем их расстраивал не данный конкретный день, а перспектива, что удобства уже никогда не будут удобствами. С потерей туалетов, казалось, вся жизнь сделала еще один шаг назад. Только одна Морин отнеслась к ситуации с истинно философским глубокомыслием.
— Да я и не переживаю особенно, — сказал он. — Просто мне порой кажется, что наша покойная жизнь не может продолжаться вечно, и потому я начинаю рисовать будущее самыми черными красками. Он лежал тихо, ждал, что скажет Эм, но Эм молчала, и тогда он снова заговорил:
И Иш почувствовал, что продолжение разговора не доставит ему приятных ощущений.
А другой вставит батарейки в радиоприемник и, прижав одной рукой наушники, будет другой медленно вращать ручки настройки. «Есть! — воскликнет он внезапно. — Тихо, тихо вы все!.. Точно, точно! Прямо на Девятьсот двадцатой!.. Кто-то говорит. Я отчетливо слышу, кто-то говорит по-испански… Вот снова заговорил! А сейчас пропадает!» Но не зазвучит живая человеческая речь в эфире, только раскаты далекого грома прогремят.
Он снова пытался читать, но вскоре книга выпала из ослабевших пальцев, и он заснул, сидя в своем кресле.
Стоило проснуться и открыть глаза, как Иш понял, что ждет его замечательный солнечный день, что он прекрасно выспался, полон сил и энергии. Эм уже встала, и он слышал доносящиеся снизу привычные звуки, означавшие, что скоро будет готов завтрак. Несколько минут Иш пролежал не шевелясь и, наслаждаясь легкостью хорошо отдохнувшего тела, медленнее, чем обычно, сбрасывал с себя сладкие остатки сна. Как везет тем, кто может позволить просто полежать в постели немного дольше обычного, и не только в воскресное утро, а в любое другое утро недели. В жизни, которую все они вели, не существовало более быстрых поглядываний на часы, и никому уже не требовалось спешить на поезд, уходящий в 7:53. Сейчас Иш жил настолько свободно, как, пожалуй, никто в те давно ушедшие Старые Времена. С учетом особенностей, характера, ему гораздо счастливее живется сейчас, чем он мог жить в те прежние времена. И когда растворились последние остатки сна, Иш встал и занялся бритьем. Горячей воды не было, но эта мелочь давно перестала его волновать. Как, впрочем, никого бы не взволновал тот факт, что он вообще не бреется. Но ему самому нравилось ощущение чистоты и приходящее с ним чувство прилива жизненных сил. Он оделся (новая спортивная рубашка, джинсы), сунул ноги в удивительно удобные домашние тапки, шлепая задниками, спустился по лестнице и двинулся на кухню. А возле кухонной двери услышал голос Эм, с такими несвойственными ей резкими интонациями.